Петербургский тележурналист Валерий Татаров в  2019 году снял документальный фильм «Николай Верещагин. Жизнь по маслу». В ленте показаны Вологодская, Ярославская, Тверская, Московская области, а также фермы и сыроварни Швейцарии, где Николай Верещагин получил первые уроки по изготовлению сыров. Этот фильм — часть цикла «Забытые великие» телеканала «Культура». Валерий Татаров во время визита в Череповец рассказал cherinfo, почему череповчане должны гордиться своим городом, а не ругать его за экологию, чем провинциальная пресса круче столичной и почему он не вступает в споры о религии.

Валерий Татаров

— Валерий Николаевич, вы более 30 лет отработали на телевидении ведущим и автором ток-шоу, программ. Как пришли к циклу «Забытые великие»?

— Можно сказать, что не я пришел, а меня привели. Выяснилось, что профессия нас выбирает, а не мы профессию. Цикл «Забытые великие» открывает забытые нацией имена, есть даже некоторые сенсации. Я говорю о фильме про Кутузова. Все знают фельдмаршала Михаила Кутузова, спасителя России, но мало кто знает о его родителях. А разве это не важно? «Чти отца и мать свою»! Вместе с приятелем, православным иереем, мы случайно оказались в заброшенной деревенской церкви в Псковской области. Деревня называется Теребени. Церковь необычайно красивая, но пустая и холодная. Воскресенье было, а никто не служит. Странно, думаем… Видим — каменная табличка на полу: «Здесь похоронены родители фельдмаршала Кутузова». Вот когда у меня округлились глаза… Как так? Оказалось, в августе 1991 года поповский мальчик играл в подполе в прятки и случайно нашел там старый склеп, а в нем среди костей и хлама — тело неистлевшее. Позже выяснилось, что это было тело Иллариона Матвеевича Голенищева-Кутузова, отца фельдмаршала. Я сделал фильм, восстановил сведения об этом забытом человеке. Фильм называется «Помнить отчество». Делая его, я проникся уважением к своим корням и понял, что человек не бывает счастлив, если потерял связь с предками. Такая притча получилась на час, и она мне дорога, потому что это первый опыт.

— Экспертиза подтвердила, что это отец Кутузова?

— Да. Оказалось, что это забытая могила. От меня об этом узнал министр иностранных дел Сергей Лавров. Крайне удивился, сначала не поверил. Связались с ведомством Александра Бастрыкина — СК России, там сильнейшая экспертиза. Эксперты вместе с парапсихологами доказали, что это останки именно сенатора Иллариона Матвеевича Кутузова по прозвищу Разумная Книга. Надо было доводить расследование до конца, а денег не было. Тут к делу подключился Вячеслав Адамович Заренков — известный строитель, меценат и вообще божий человек. С его помощью мы продолжили работу. Более того, мы восстановили подлинный портрет отца Кутузова. Так и родился замысел цикла «Забытые великие». Сколько еще славных имен хранит наша национальная история! Вскоре стараниями известного актера и режиссера Бориса Токарева канал «Культура» предложил сделать цикл о забытых людях. И началась история фамилий. Так я оказался в Швейцарии, Франции, во многих странах, куда ведут следы моих героев. Интересная жизнь наступила. Я уже забыл, как мучился в эфире, воевал с начальством.

Валерий Татаров

— В Швейцарию вас привел Верещагин? Почему решили напомнить о нашем земляке, подвижнике молочного дела?

— Такой хороший человек Николай Верещагин, великий подвижник, радетель за крестьян, и о нем никто ничего не знает! Хорошо знают только его младшего брата — художника Василия Верещагина, хотя у всех на слуху вологодское масло. Странно и несправедливо, что в Череповце нет памятника Николаю Верещагину. Мне показалось, что после премьеры фильма и участия в нем Елены Осиповны Авдеевой вопрос о памятнике поставлен конкретно, и он вскоре появится в вашем замечательном городе. Что касается выбора Николая Верещагина в качестве героя фильма, то здесь не обошлось без промысла. Я искал героя намеренно из вологодских. Вологодчина кажется мне очень русской землей, сохранившей самобытность лучше, чем, скажем, области вокруг Москвы. Люди тут по-другому живут. Правильней, что ли. Я это понял через общение с вашим земляком и самородком, известным писателем и собирателем фольклора Анатолием Ехаловым. А потом я полюбил ваш край и его жителей всем сердцем. У меня живой искренний интерес к глубинной России, которую теперь не показывают по ТВ и мало кто знает. Я хоть и русский человек, но никогда прежде не бывал на Ярославщине, на Вологодчине, потому что вырос на Украине. А тяга и любовь к крестьянству, к русскому народу остались. Стал листать сайты, журналы о великих вологжанах и наткнулся на имя Николая Верещагина. И удивился, что не знал ничего о знаменитом брате художника. Сердечко ёкнуло, и я почувствовал, что это мой герой. А потом среди прочего услышал слово в отношении Верещагина, которое странно звучит, — праведник. То есть человек предпринимательского дара, да еще и праведник! Почему?! А потому, что делом доказал свою любовь к России, к русскому мужику, придумал, чем занять его после отмены крепостного права. Вопрос с героем был решен.

Вологодчина кажется мне очень русской землей, сохранившей самобытность лучше, чем, скажем, области вокруг Москвы. Люди тут по-другому живут. Правильней, что ли.

— Чем удивил, поразил Верещагин?

— Поразило, как он смог за 40 лет изменить отношение к корове в России. Ведь буквально до 60−70 годов XIX века коровы использовались только как «источник» навоза. Надои были смешные. В православной России, где 200 дней в году пост, молоко было не столь ценным, нежели хлеб. Верещагин придумал, вернее, внедрил в повседневный быт русских долгосрочные молочные продукты — сыр, масло. Учился этому у швейцарцев. Кстати, с именем Верещагина связывают и массовую миграцию швейцарцев на Вологодчину. Еще удивило, конечно, и то, что ТАКОГО человека забыли напрочь, стерли из памяти. Как такое возможно?! Поэтому передо мной стояла задача доказать, что человек не только забыт, но и по-настоящему велик, а это непросто. Не каждый хороший человек, оставивший след, может называться великим. А Николай Васильевич Верещагин может! Много открытий связано с его именем. Величайшая заслуга — в оживлении крестьянского товарного рынка. Обидно, что на родине праведника о нем помнят немногие. Одно из удивлений — посмертная судьба двух братьев. Во-первых, оба имели дело с маслом: один писал маслом, другой изобретал масло и кормил им. И оба упокоились под водой, на дне: один на дне Рыбинского водохранилища (мы нашли это место со съемочной группой), другой — на дне Жёлтого моря на Дальнем Востоке. Это тоже такой образ — ведь ничего случайного не бывает.

— Вологодское масло сами любите?

— Конечно! Людей, которые не знают и не любят ваше масло, не встречал. Съемки фильма про Верещагина начались в июле 2018 года. Я был тогда с Анатолием Ехаловым и с местным оператором Володей Самойловым в деревне Липки на празднике сельского труда «Лямпиады», и моя героиня Галина Павловна Веденеева при мне взбивала масло из молока коровы Чернавки ярославской породы. Тогда я впервые попробовал домашнее вологодское масло. Оно такое воздушное, пористое… А аромат… Вообще, этот цикл нацелен на то, чтобы не только рассказать о забытых гениях, но и напомнить всем нам, какими бы мы могли быть. Сейчас так называемые сильные мира сего мотивированы совсем не так и не тем, как Николай Верещагин. Он получал удовольствие, делая для людей что-то хорошее. А наши нынешние получают удовольствие, только потребляя и производя бесконечное количество денег. Люди верещагинского типа не мыслили себе личное счастье без помощи другим, и об этом надо напомнить. И фильм в таком жанре — как расследование. Бывает жанр некролога, где герой с ореолом святости. А тут нужно было показать живого человека. На месте затопленного села Любец, где был погост с могилой Николая Васильевича, где теперь крохотный островок, разбросаны человеческие кости, черепа. Я поднял один из них, и меня словно пронзила молния… Я ничего не выдумываю: это «стрела времен», наверное, или что-то в этом роде. По-хорошему надо бы панихиды там служить, или памятный знак установить… Вот о чем я подумал и в чем уверен. Любой из нас накрепко связан с родной землей. С Родиной. В этом смысле Череповецкая земля многое дала России. Если вы замечали, то люди из одной местности похожи как родственники: у них схожие характеры, привычки, отношение к прекрасному, к себе. Поэтому, делая фильм про Верещагина, я почти сознательно пел оду и делал комплимент всему вашему благословенному краю. Ведь Верещагин — плоть от плоти череповецкий. Все лучшее ему дали Родина, мать с отцом, но и земля тоже.

Валерий Татаров

— Не все горожане считают, что могут гордиться череповецкой землей, молодежь уезжает. Что вы, человек со стороны, можете сказать про город — привлекателен ли Череповец для жизни, туризма?

— Летом я заново открыл для себя Череповец. Думал, что город знаю. Побывал на «Северстали», увидел плавку, этот плывущий оранжевой рекой металл, познакомился с рабочими, инженерами, одного из них зовут Игорь Нечёсов, — для меня всё это было потрясение. Для туристов ведь тоже есть экскурсии на «Северсталь»? Я вам точно скажу: такого вы не увидите почти нигде в России. Просто нет у нас таких крупных предприятий. Дети растут, не зная, как выглядит мощное производство мощной страны. Я знаю, что у этого есть свои минусы. Как и у всякого большого дела. Но тут уж надо выбирать. Иначе депрессия нас выест изнутри. Что еще? Музей металлургической промышленности очень классный, один из лучших музеев по оснащенности и визуализации труднообъяснимого. Такой же музей «Зелёная планета» «ФосАгро». Слушайте, но этого тоже нет нигде! Люди хотят это знать, к такому тянутся, едут посмотреть что-то забытое с советских времен, необычное — производство! — поснимать это всё, потрогать руками, зафиксировать. Получить из рук сталевара маленький горячий кусок металла… Промышленный туризм — это то, что, безусловно, стоит продвигать в народ. А ваши зефир, мармелад и пастила — непревзойденные по качеству, не говоря уже про «молочку»! Фольклорные праздники отличаются качественно от столичных. У вас тут поют и пляшут ВСЕ, а не только артисты. Из негативного отмечу, пожалуй, то, что близ Череповца и вообще в Вологодской области просто беда какая-то с немыслимым количеством камер и радаров на дорогах. Я и сам многократно и обильно пострадал от штрафов, потому что всё утыкано этими радарами, и к ним не приспособиться, в них нет логики и совсем мало собственно «борьбы за безопасность на дорогах». Даже уважающий ПДД водитель попадется на ваших дорогах обязательно! То есть ваши чиновники в погонах и без нашли простой способ пополнять казну… Ей-богу, уж лучше бы малому и среднему бизнесу дали продохнуть! А так они не за безопасностью движения следят, а за тем, чтобы я как можно больше денег здесь оставил в виде штрафов. Об этой проблеме надо говорить, это отвращает автотуристов от посещения ваших мест.

Из негативного отмечу, пожалуй, что близ Череповца и вообще в области просто беда какая-то с немыслимым количеством камер и радаров на дорогах. Об этой проблеме надо говорить, это отвращает автотуристов от посещения ваших мест.

— Экология — еще одна наша проблема…

— А я уже говорил об этом и понимаю прекрасно тревогу череповчан. Другой вопрос — наша ли это тревога? Или кому-то хочется, чтобы мы тревожились? Мне не близка паранойя по типу норвежской девочки Греты Тунберг. Когда я снимал город, по-моему, поздней весной, такая майская изумрудная зелень на деревьях была… Мы вышли на берег Шексны и вдруг увидели перспективу на Череповец — город в желто-розовом мареве. Мы с группой впервые такое увидели. Красотища! Все цвета радуги в небе… Но я бы на месте журналистов подсказал чиновникам от природоохраны постоянно публиковать и мониторить качество воздуха над городом. Уверен, объективная и правдивая информация приятно удивила бы многих «экологически озабоченных». Потому что визуальные «ужасы» не всегда так уж страшны на поверку. Жизнь вообще вредная штука — она кончается. Но человек, имея объективные данные о состоянии окружающей среды, должен сам решать: оставаться дома или выбираться отсюда подальше. За все надо платить. В том числе за «блага цивилизации». Я поездил по свету, видел, как живут люди в нищете и безработице. Не только в России. Нельзя бесконечно, манипулируя темой смерти, пугать город и горожан тем, что дает рабочие места, что дает экономический рост, дает жизнь человеку и стране. Другое дело, что за экологию должны отвечать люди грамотные и честные, с репутацией. Кто у вас этим занимается, я не знаю. Но у них тоже есть дети, они не хотят сами болеть. Нельзя купить или продать правду об окружающей среде!.. Но если по каким-то причинам (например, заплатили) соврал или утаил общественно значимые факты о вреде для здоровья, то садись в тюрьму. Хватит нам Чернобыля! Но не забывайте, «Северсталь» — это объект зависти: не у всех городов есть свой металлургический комбинат. Экология — это не только забота о нас, это еще и прибыльный бизнес, политика. А что, без Северстали будет лучше? По этой логике надо запрещать автомобили, потому что при сгорании бензин выделяет вредные вещества… Журналисты, общественники, депутаты отвечают за правду об экологии. Но мы не должны сдаваться под натиском «экологической паранойи». Уже есть множество трудов ученых о том, что болезни и онкология в первую очередь развиваются от внутренних, а не от внешних факторов. Доказано опытным путем, что хмурые, депрессивные люди, ждущие все время беды, болеют чаще. Позитивные люди реже болеют, хотя дышат чёрт-те чем и едят чёрт-те что. Но как журналист я должен сказать, что в любом городе страны люди должны знать не только мэра в лицо и по имени, но и главного ответственного от государства за правду о качестве воды, воздуха и земли.

— Что в Череповце вас приятно удивило, кроме производства, музеев и сладостей?

— Девушки у вас красивее кажутся. Когда познакомился с вашей Маргаритой Павловной Гусевой, подумал: какая-то актриса. Оказалось, один из руководителей города. Вот это «экология»… Тут просто россыпь жемчуга в творчестве!.. Вот ансамбль «Русский Север» — это же чудо какое-то! Я просто сокрушен творчеством коллектива Евгения Максимова и тем, что не знал раньше о таком удивительном коллективе. Да что я! — страна не знает об этом! Кто-то не очень удачно, но сочно высказался, назвав «Русский Север» культурной «черной икрой», добываемой в Череповце. Но это ведь и в самом деле — деликатес для глаз и слуха… Это надо подавать туристам самым нескромным образом! Они видят этот ансамбль и думают, что в Череповце все так поют и танцуют. По народному творчеству приезжие судят обо всех жителях местности. А вообще, России подлинной мало где осталось. Объехав всю страну, могу точно сказать, что Вологодчина в смысле сохранения народного творчества, обрядов и традиций, задора русского и широты души может дать фору любой губернии. Еще раз скажу, что Верещагины не случайно здесь пустили корни и дали всходы. Я очень рад, что сотрудники музея Верещагиных понимают, какую ценность они хранят от беспамятства.

Валерий Татаров

— Сейчас над чем работаете?

— Сдаем фильм про графа Алексея Алексеевича Бобринского. Как известно, у Екатерины II был роман с графом Григорием Орловым. В результате этого романа родился Алексей Григорьевич Бобринский. Бобринский — это придуманная фамилия по названию поместья Бобрики в Тульской области. Там было решено спрятать внебрачного сына императрицы, ведь про аборты речь тогда вообще не шла — грех. Мальчика Екатерина очень любила. Но вырос он довольно избалованным, даже беспутным молодым человеком: много гулял и вел праздный образ жизни в Европе. Потом остепенился, женился и стал изучать всякие науки. Умер в 1813 году. Оставил четверых детей, один из которых, Алексей, впоследствии, уйдя с военного поприща, стал тем, кого можно без натяжки назвать «гением предпринимательства». Граф, получивший прозвище Трудовой, основал сахарную промышленность. Россия получила довольно дешевый сахар из сахарной свёклы, а не дорогущий импортный из тростника. Он же стал первым директором первой в России общественной железной дороги, Царскосельской. Внедрил фотографию. Основал сельскохозяйственное машиностроение. И еще много чего успел сделать за свою жизнь. Он почти неизвестен, но он, без сомнения, великий человек по тому вкладу, который внес в жизнь и экономику России. Дальше, скорее всего, будем делать фильм о знаменитых хлебных купцах Филипповых и Вахрамеевых. Они искуснее всех занимались производством хлеба в России в XVIII–XIX веках. Они абсолютно забыты, но на них буквально молилась вся Россия. Они научили страну не просто искусству выпекать много хлеба, а печь удивительный по вкусу полезнейший хлеб. Эта традиция ушла. Сейчас вкусный хлеб еще попробуй найди! А вот на «проклятом» Западе хлеб гораздо вкуснее нашего. Так ли это? Придется углубляться в тему, изучать архивы, биографии русских хлебных мастеров, ехать в Европу, чтобы понять, какие традиции там сохранились и какие еще можно вернуть в Россию.

— Почему вы решили уйти с телевидения?

— Потому что понял окончательно, что «свобода слова» сейчас не является способом улучшения жизни. Свобода без просвещения превращает жизнь общества в ад. К тому же сейчас очевидно, что политика довлеет над информацией, информация идет на поводу у политики. Журналистика не то чтобы умерла, а замерла. Это не хорошо и не плохо, это такой период. Это надо перетерпеть. Видимо, так решается вопрос спасения России от развала. У нас внешняя ситуация в мире не способствует внутренней свободе слова в стране. Когда по моей передаче возбудили очередное уголовное дело, это «наверху» расценили как «покушение на устои», мне предложили уйти «по-хорошему». Я знаю, что такое «уйти по-плохому». Тогда за решеткой мог бы оказаться я сам, а не герои моих расследований. А мои покровители либо умерли к тому времени, либо сами «легли под власть». Дело уголовное закрыли, а следственную группу расформировали. Бандиты и мошенники, говорят, отмечали «победу» шампанским. Не отмечал только мой главный «герой» — он неожиданно умер у себя на даче. Не старый был, на здоровье не жаловался. Поэтому я принял сознательное решение уйти из профессии и заняться другим. Но с телевидением я не порвал. Делом моей жизни была публицистика — воевал за правду. А теперь надо воевать за память, за семью, за единый народ. В этом меня убедил все тот же мудрый и спокойный строитель и меценат Вячеслав Заренков. Мне захотелось многое перенять у него по отношению к жизни, к людям, к власти. И потом — у меня шестеро детей… Да-да, я многодетный отец, младшей девочке четыре месяца. Дети меня исправили, откорректировали. Сейчас я не от своих желаний, а от ответственности перед детьми подхожу к профессии, к тому, чем занимаюсь. Люди, которые уважительно относятся к памяти, не будут ничего разрушать, никого оскорблять, бить в лоб, браться за палку, выясняя отношения, или за хирургический нож, когда можно вылечить травками, молитвой, хорошим словом, любовью.

Журналистика не то чтобы умерла, а замерла. Это не хорошо и не плохо, это такой период. Это надо перетерпеть. Видимо, так решается вопрос спасения России от развала.

— Не хочется вернуться на экраны?

— Не вижу условий для этого. Политические и экономические предпосылки не способствуют свободному журналистскому творчеству: исчезли авторские программы, активное телевидение. Ток-шоу заточены на странные проблемы, не связанные с жизнью людей. Сейчас безвременье для авторской, публицистической журналистики. Посмотрим, может, для чего-то нужна такая пауза. Повторюсь, не по своей воле ушел из эфира, но вовремя. Лучше так, чем когда тебя тоска накроет профессиональная. А сейчас быть на питерском телевидении — не самая лучшая работа. Честно вам скажу.

— В чем главное отличие столичной журналистики от провинциальной?

— Провинциальная журналистка сейчас лучше, чем столичная. Раньше было два типа столичной журналистики: московская и питерская. Осталась только московская. Питерской не существует, но это субъективное мнение. Она оказалась полностью на службе у местной власти. А провинциальная журналистика лучше, порядочнее: не такая похабная, неприличная. Она экологичнее, потому что авторы живут среди людей. Местный журналист важнее, чем Киселёв, Соловьёв, Татаров, потому что он наш, врать не может. А в большом городе легче спрятаться. С другой стороны, сейчас вырастает поколение, которому не нужна здоровая информация, все ищут развлекуху, возможность удивиться, поржать. И пресса идет на поводу у этой публики. Такой публики становится все больше, спрос рождает предложение. Сначала мы портили людей, то есть начали-то журналисты, а теперь люди требуют. С другой стороны, провинциальная журналистика бедней, чем столичная: здесь с помощью прессы не решаются вопросы власти, экономического влияния. Тут всё унифицировано под интересы узкой группы людей.

Валерий Татаров

— Воспитание правильного интереса у публики в школе нужно начинать, как считаете?

— Сейчас школа абсолютно оторвана от всякого воспитания. Это намеренная политика, и проводят ее конкретные чиновники и депутаты. Причем они этим бравируют в любой дискуссии, говорят: «образование должно быть вне идеологии», их задача — дать знание. На этот счет есть притча. Она реальная, ее рассказывал директор немецкой школы, бывший узник концлагеря. Он сказал так: «Я видел, что творили в лагере очень образованные люди: хорошие инженеры придумали газовые камеры, хорошие химики придумали и разработали отравляющие вещества, хорошие доктора проводили опыты над детьми. Это замечательные специалисты. Но они не люди, а звери! Знания — не самое главное, как выясняется. В конце концов главное, чтобы мы вырастили хороших людей, а не специалистов». Я с этим согласен. Конечно, противопоставлять профессионализм и хорошие человеческие качества нельзя. Но эта притча о многом заставляет задуматься: кого мы хотим получить из детей — специалистов, роботов, успешно сдавших ЕГЭ? Мне кажется, советская школа выпускала хороших людей, и это была ее задача. А сейчас такой задачи нет, и мы удивляемся: почему наши дети какие-то странно бесчувственные, откуда в криминальной хронике такие чудные бесчеловечные преступления? Я отвечаю: ищите ответы в семье и в школе.

Провинциальная журналистика лучше, порядочнее: не такая похабная, неприличная. Она экологичнее, потому что авторы живут среди людей.

— Про совесть церковь еще напоминает, но ее сейчас тоже не все принимают…

— Да, только, пожалуй, одна церковь как институция увещевает людей быть совестливыми, порядочными. Но у церкви много недругов. А у недругов много легковерных и глупых адептов, которые поверят в любую чушь. Я для себя все давно решил: я в эти споры не вступаю. Не надо ничего никому доказывать. Особенно, что Бог есть… Атеизм — это тоже религия, абсолютная. Люди получают какое-то дьявольское удовольствие, когда обливают грязью церковь. Они это делают даже неосознанно. Надо дать им эту возможность поразиться собственной темноте. Мне нравится выражение отца атеизма Карла Маркса: «Надо заставить народ ужаснуться себя самого, чтобы вдохнуть в него отвагу». Пусть лают. Пусть кидаются грязью. Религия не нуждается в аргументах. Но людей нужно просвещать, знакомить с законами жизни. Один из таких непреложных законов работает как часы: «Какой мерой меряешь других, такой и тебе отмерится». Вокруг слышу вопли типа: «зачем столько церквей строят, лучше бы детский сад открыли»… Слышали такое? Люди путают божий дар с яичницей. Люди не всегда понимают, что именно церковь напоминает нам всем о жизни, в которой будет хватать всего: и детских садов, и прекрасных больниц, и школ, и по большому счету справедливости… Ведь детсадов и парков не хватает не потому, что «попы церкви строят», а потому, что люди совесть теряют… Когда видишь храм, становится хорошо — как русскому, православному. Это напоминание о том, что всё когда-нибудь кончится и что нужно думать о посмертии. Это никогда не рано. Вот поздно — это бывает.


Валентина Бушманова