Храм Афанасия и Феодосия Череповецких вот уже полтора месяца расписывают художники московской артели «Радость». Всего работы займут полтора года. О том, какие библейские сюжеты и святые будут изображены на стенах собора, о системе росписи и технологиях, а также о том, как стать иконописцем, cherinfo.ru рассказал руководитель артели, член московского Союза художников Борис Алексеев.

— Художники артели с сентября расписывают главный череповецкий храм. Борис Алексеевич, а каким он будет в законченном виде?

— Задача у нас непростая. Храм посвящен Богородице, если бы рядом не было Ферапонтова монастыря, где собор тоже посвящен Богородице, все было бы проще. Мы придерживаемся рублёво-дионисовской традиции, это классическая московская школа иконописания. Ферапонтово — это как пирог, вкусней которого не бывает, а приготовить что-то сравнимое очень трудно. Наша задача — не копировать Ферапонтово, а постараться отойти от той росписи. Отправной точкой стал иконостас, стилизованный под XVIII век. А живопись Дионисия — это конец XV — начало XVI веков. Сочетание разных эпох не стильно. Когда мы встречались с епископом Череповецким и Белозерским Флавианом, то решили, что возьмем за основу живопись XVII века. Это ярославская школа, такая роспись будет соответствовать имеющемуся иконостасу.

— Каковы особенности этой росписи?

— Это достаточно классический рисунок, но с орнаментом. У Дионисия нет орнамента. В основном он везде пишет фигуру, а мастера XVII-XVIII веков живопись вставляют в орнаментальную форму. И все композиции в храме связаны между собой через орнамент.

— Перед началом работы готовится макет росписи. Отступаете ли вы от него?

— Макет — это отправная точка. Если строго следовать макету, то в работе будет некая суховатость. Когда касаешься стен, они диктуют свое. Иногда из стены просто выходит внутреннее изображение, и ты фиксируешь, что в этом месте должна быть именно такая пластика. Когда начинается живая работа, то вносим коррективы. Владыка поднимался на леса три раза, и три раза мы меняли что-то в росписи.

— Если в целом говорить о программе росписи храма, то от чего она зависит?

— Существует некий канонический взгляд на роспись. В иконостасе все ряды заложены, и только в местном ряду могут присутствовать любимые святые, иконы настоятеля или владыки. Все остальные ряды мы не можем изменить. Поэтому, с одной стороны, все храмы по структуре росписи похожи друг на друга. Но каждый храм — это своя архитектура, которая диктует свою композицию. Поэтому двух одинаковых храмов нет.

— Каковы особенности росписи алтаря?

— Он достаточно традиционен по росписи. Но и здесь изменения допустимы. В череповецком храме в центре должен был быть образ Богородицы, но затем мы решили, что это будет образ Спасителя. Диаконник посвящен теме новомучеников российских. Большая композиция — это царская семья, выше — наши уникальные мученики. Первый — Серафим Чичагов. Митрополита Серафима в 1937 году расстреляли в подмосковном Бутове по обвинению в контрреволюционной монархической агитации. Ему был 81 год. Он был большим умницей, лечил людей. Мало кто знает, что он был врачом, но у него есть своя система исцеления человека. За каждым образом в алтаре многое стоит. Вспоминается, как революционные тройки обходились с генофондом страны, это ужасно. В прославление этих людей сделана композиция жертвенника. В храме будет очень большой собор практически всех, наверное, святых православной церкви. По сторонам собора изобразим порядка 186 святых только по стенам, на колоннах тоже будет много фигур.

— А что будет в подкупольной части?

— В самой высокой точке храма, как правило, рисуется образ Христа Пантократора или композиция Вознесения. На простенках окон будут архангелы, серафимы, а дальше — как и в иконостасе. На стенах тоже есть местный ряд, праздничный ряд, деисусный чин… Здесь будет вся история церкви.

— А если говорить о главных темах, сюжетах из Библии?

— В храме две главные темы — акафист Пресвятой Богородицы и Страшный суд. Верхние регистры и свод будут заняты композициями акафиста, а на западной стене разместится иконография Страшного суда. Сцены Страшного суда традиционно изображают с западной стороны. Марина Серебрякова, первый директор музея фресок Дионисия, сказала как-то, что храм — это рай на земле, и чтобы попасть в него, человеку нужно пройти Страшный суд. Когда человек входит в храм, он и проходит через Страшный суд. Христос, спускающийся на престол, — центральный образ Страшного суда. В Череповце еще будет очень интересный образ — это человек, привязанный к столбу. Это был добрый человек, даже деньги на храм давал, но посты не соблюдал, жил светской жизнью. Поэтому в рай его вроде неприлично было брать, а в ад не за что. Он так и остался привязанным к столбу между адом и раем. Прихожанам будет над чем поразмыслить.

— Какие храмы расписывали ваши художники?

— Первый — храм Симеона Столпника на Поварской в Москве. Это наш любимый храм, как первый ребенок, мы его расписывали фреской. В Ферапонтове нас очаровала манера Дионисия, поэтому он сделан под Дионисия. Но Ферапонтово — это не чистая фреска. Чистая итальянская фреска — это когда живопись по сырой штукатурке начинается и заканчивается. Роспись Микеланджело в Сикстинской капелле — это чистая фреска. Мастера писали кусочками, чтобы нанести на стену изображение быстро, пока не высохнет штукатурка. В Феропонтове фреской расписаны только основные пятна, а остальная роспись сделана по-сухому. Это древнерусская смешанная техника. А мы писали темперой. Реставратор из центра Грабаря Адольф Овчинников восстановил рецепт темперы XVII века. Там 17 компонентов! Нужно вручную варить олифу, делать казеин. Темперой мы расписали храм Спаса Преображения на Песках в Москве. А теперь используем немецкие силикатные краски.

Если сейчас мне предложат за большие деньги расписать какую-нибудь виллу, то я этого делать не буду.

— Почему для череповецкого храма вы выбрали силикатные краски?

— Это современный храм, построен на цементе, а фреска не терпит цемента. Цемент при попадании влаги выделяет известь, которая начинает «гулять» вместе с водой и выходит капиллярно на поверхность, появляются пятна. Поэтому здесь фреска невозможна. Еще для фрески нужно сильно смачивать стены, тут был бы бассейн практически. А здесь уже готовый иконостас, влажность допускать нельзя. У силикатных красок паровлагопроницаемость почти стопроцентная — они дышат. Это важно для долговечности храма. Краски матовые, больше похожи на фреску. Разницу между фреской и этими красками увидит только специалист. Сейчас этими красками расписывают практически все православные храмы в России, так что немцы на нас зарабатывают хорошие деньги. Мы работаем с этими красками уже 15 лет, погрешностей нет.

— Где вы учились технике фрески?

— Из Парижа в Москву приезжал священник Георгий Дробот. Он потомственный иконописец, сын эмигрантов первой волны. Он очень любил фреску, ездил по всему миру, собирал фотографии, составил каталог всех фресок. В Москве отец Георгий собрал группу художников и учил нас технологии фрески.

— Художники прорисовывают эскизы перед тем, как написать образ на стене?

— В основном с эскизами мы не работаем. Раньше делали картоны — вспомогательные рисунки, потому что фреска требует быстрого исполнения. А в этой технике скорость не нужна, мы рисуем на стене угольком. Уголь крепится к специальной палочке, есть даже трехметровые. Отойдешь от стены, чтобы лучше видеть, и рисуешь.

— Какая подготовка идет перед росписью?

— Собираем материал, и Интернет помогает. Я знаю художников, которые приходят в храм с готовыми картинками, наводят на стену проектор, по проектору обводят контур, раскрашивают, и все нормально — храм расписан. Но каноническая живопись сильна в своей стилистике. Сейчас много иконописных курсов, три месяца занимаешься — и ты уже иконописец. В Троице-Сергиевой лавре под Москвой есть замечательная иконописная школа, там дети с ранних лет в церковном искусстве, несколько лет копируют древние иконы. Невозможно стать иконописцем, пока не понюхаешь древность.

— Как распределяются обязанности между художниками в артели?

— Самое сложное — писать образы. Можно научить писать горки, архитектуру, даже одежды, хотя одежды тоже сложно писать. Но лики… Есть древнее артельное понятие — знаменщик. Это человек, который знаменует композицию и пишет лики. Я стараюсь блюсти эту традицию. Если каждый будет все писать, то не соберешь артель. У нас в артели 12 основных художников. Когда берем большой объем работы, приглашаем еще мастеров. В Череповце потребуются мастера, когда «паровоз разойдется».

Самое сложное — писать образы. Можно научить писать горки, архитектуру, даже одежды, хотя одежды тоже сложно писать. Но лики…

— Насколько востребована артель, бывает, что сидите без работы?

— Бывает по-разному. Когда было тысячелетие крещения Руси, я думал, что мы нарасхват будем. А мы два года сидели без работы. Многие тогда ушли — семью нужно кормить. На работу нужен настрой духа и без веры нельзя. Ведь если уйдешь, то можешь и не вернуться к стенописи. Приходили художники, которые просто хотели подзаработать, но эта работа должна быть смыслом мировоззрения, нецерковный человек в артели не задержится.

— Как вы пришли к храмовой живописи?

— Почти все наши живописцы были сначала светскими художниками. Я занимался и живописью, и графикой, даже книжной графикой, но было ощущение какой-то недосказанности. Однажды в музее в Кириллове я рассматривал, как написана рука Богородицы на фреске. А она как цветок написана, я ни на одной картине такого не видел! Это был первый звоночек. Потом я ближе коснулся церковной канонической живописи, и все прежнее опало. К церковной живописи человек порой приходит не сразу, с возрастом. Я в 45 лет пришел. Если сейчас мне предложат за большие деньги расписать какую-нибудь виллу, то я этого делать не буду.


Валентина Бушманова